Это всё до невозможности больно, но, может быть, это и значит – жить по настоящему?
Да их всех отлично научили выживать. Жить только забыли научить.
Ее присутствие успокаивало. Ободряло, что ли. Заставляло верить, что все не так уж плохо. Что мир за пределами воспаленного сознания продолжал жить.
Ничего не остается говорить, остается только чувствовать – чувствовать всю жизнь, сжимающуюся до размеров крохотного номера, все события, вихрем пролетающие куда-то мимо и ещё что-то, отчего как раз и не хочется говорить.
был свободен от предрассудков и предвзятости – он ненавидел всех в равной степени.
Море казалось бесконечным. Оно протянулось от тех времен, когда людей еще и не было вовсе, до тех, когда их не станет снова, и было совершенно равнодушно к их мелким нелепым дрязгам. Спокойное, величавое, оно отражало небесную синеву, купало себя в ней, и более ничто его не волновало.
Да, с виду это совсем не имело смысла, но в тот момент так можно было бы охарактеризовать всю его жизнь.
Ничто не имело смысла.
На ужин съел коробку печенья, потому что взрослый и мог делать, что хотел.